8 сентября 1941 года начало Блокады Ленинграда.

[atlet5]

Вот и в самом разгаре новогодние праздники, а ведь были они и в блокадном Ленинграде.
Был и тогда январь, был мороз, был снег…
Вот некоторые воспоминания ленинградцев – детей того времени…
Хазова Н.В. член ОО «Блокадник» СВАО г. Москвы =

«Новогодние елки в блокадном Ленинграде.»

Зима 1941/1942 года была с лютыми морозами (до -42 С). В одной из школ Красногвардейского района стояла нарядная елка и ждала детей. Городской транспорт бездействовал. Мама, Мамаева Евгения Ивановна, будучи директором школы, обратилась к директору совхоза «Ручьи» с просьбой о выделении трех подвод. И нас – детей, укутав в одеяла и полушубки, повезли лошадки на Николаевский проспект (ныне проспект Мечникова) в школу, в которой теперь расположен детский центр досуга.


Воспитательница детского сада Маргарита Георгиевна Гусева с детьми в блокадном Ленинграде

Лились мелодии из механически заводящегося патефона. Ни хороводов, ни танцев, ни пения – у окон и стен стояли изможденные дети. Худоба у иных такая, словно скелеты, обтянутые кожей, многие с неумытыми лицами и грязными руками – водопровод и канализация не работали. У многих ребят в руках были стеклянные баночки, традиционных подарков не было, нас угостили обедом. Что было на первое – не помню, а на второе – каша с крохотной котлеткой, что было уложено в баночки: все затем делилось на всех домашних. Вот так был отмечен новый 1942 год. Мне было тогда 10 лет.


детский сад на прогулке

Мама умерла в июле… Папа погиб на фронте… И мы с сестрой Лизой стали жить с тетями – сестрами мамы, окруженные заботой и вниманием.
Новогодняя елка 1943 года помнится на Петроградской в кинотеатре «Молния». Мы – дети заполнили зрительный зал, расположившись по рядам на сиденьях, а на сцене около зажженной елки выступали артисты – декламировали, пели для нас (елка была зажжена от аккумулятора, принесенного солдатами). И вдруг объявили: «Воздушная тревога!». Нас взрослые выводили в бомбоубежище и каждому вручали пакет с небольшим набором сладкого.


Воспитательница лен детсада58 И.К. Лирц с детьми в бомбоубежище во время авианалета

Все 900 дней блокады мы прожили в Ленинграде. Мы – дети посещали госпитали, устраивали концерты для раненых, чинили им белье и штопали носки, писали по их просьбе письма родным и близким.


«Новогодняя елка сорок второго.»

Теперь, спустя столько лет, я с удивлением вспоминаю этот странный праздник. Все, чем одарили тогда меня, десятилетнего, и тысячи моих сверстников, везли по ладожскому льду. «Новогодние подарки ленинградским детям!» – такие транспаранты привешивали к бортам полуторок. И называли эти подарки грузом особого назначения. И берегли, как снаряды и другие боеприпасы. Но об этом вычитал в книгах позже. А тогда…



Как-то вечером раздался настойчивый стук в дверь и послышался такой знакомый голос, от которого я отвык за блокадные месяцы: после нескольких уроков в родной школе в самом начале сентября занятия там прекратились, переместившись на месяц-полтора в бомбоубежище. Но с наступлением морозов и голода никто уже на занятия в бомбоубежище не ходил. Это была моя учительница Любовь Яковлевна с первого по третий класс. Она шумно поздравила нас с прибавкой хлебной нормы. Именно с этого дня иждивенцам и служащим, к кому относились мама, я и младшие брат с сестрой, норму увеличили со 125 до 200 граммов. Было 25 декабря сорок первого. И о прибавке мама узнала еще утром в булочной.


школьная учительница со своим классом. Суворовский проспект

Конечно, Любовь Яковлевна обходила своих учеников не только для того, чтобы поздравить с прибавкой. Она принесла пригласительный билет на праздник новогодней елки. Это праздник устраивался в тридцатой школе – на углу проспекта Маклина и нашей улицы Печатников. Там будут давать подарки. И еще ребят ждет новогодний сюрприз.
И вот наступил этот день. Поверх свитера и рейтуз я надел свое выходное – матроску. Эта синяя блузочка с отложным воротником в белых кантиках была связана в моей памяти с довоенными праздниками: днями рождений и воскресными прогулками с родителями – в зоопарк или в соседний садик. Мама молча завязала на мне, уже одетого в пальто и шапку, толстый платок, чтобы не замерз. И наказала помнить о младших – сестре и братике: не раскрывать подарок и принести его домой нетронутым. Навсегда запомнил этот новогодний утренник. Елка стояла в углу спортзала, увешанная стеклянными и бумажными игрушками. Только ни свечек, ни лампочек на ней не было: электричество давно отключили, а вместо свечек везде освещалось коптилками. Но помнится, что платки, пальтишки и шубки все дети оставили в раздевалке: значит в зале было тепло. То ли протопили, то ли каким-то образом нагрели обширный спортзал – не знаю.


Новогодняя елка в детском саду1 Кронштадского района 1942

Незнакомая учительница по музыке играла на рояле, а Любовь Яковлевна и другие преподаватели пытались сбить нас в хоровод. Но это им никак не удавалось. Не было ни сил, ни охоты двигаться. И елка не вызывала у нас, детей, никакого интереса. К тому же наше внимание было приковано к столам, составленным в ряд вдоль одной из стен зала. А на столах – глубокие тарелки и возле каждой – ложка и вилка. Я сразу догадался, что будут кормить. И понял, о каком сюрпризе говорила Любовь Яковлевна. И уже ждал этого.
Плохо помню, чем нас еще занимали учителя. Кажется, читались стихи, пелись в разнобой песенки и загадывались загадки. Время тянулось и тянулось, а за столы не приглашали. И вот, наконец, долгожданная команда – садиться. Распахнулись двери – и две тетеньки в белых халатах и колпаках на голове вкатили тележку. А на тележке – алюминиевые чаны, над которыми поднималось облако с таким дурманящим запахом живой кухни.


Блокадные дети 1943 год в оздоровительном санатории после дистрофии

Тот блокадный обед из трех блюд на празднике новогодней елки врезался в память навсегда. На первое – суп с вермишелью с удивительно вкусной клейкой гущей. На второе – котлета и пюре из сушеной картошки, в котором попадались полутвердые, не разваренные кусочки. На третье – компот из сухофруктов с кругляшками яблок на донышке стакана. И еще ломтик черного хлеба. О, это был замечательный праздник! Любовь Яковлевна со слезами на глазах обходила своих бывших третьеклассников и уговаривала не глотать непрожеванное. Спешить, мол, некуда. Обстрела нет. А после обеда можно еще поиграть и повеселиться. Не поручусь, что мы и вправду веселились после обеда. Помню только, как вручили каждому красочный кулек с подарком. А в кульке – пачечка печенья, длинненькая шоколадка и несколько конфет. По дороге домой не удержался и все-таки съел одну или две конфеты, а маме соврал, что ничего из подарка не трогал. Этот подарок мама разделила потом на всех и растянула на несколько дней. И все сокрушалась, что младшеньким ничего не полагалось: одаривали только школьников… После нового года мы прожили в Ленинграде еще восемь месяцев: нас вывезли по Ладоге в сентябре сорок второго.

[atlet5]

.............

«Хлеба опять нет — только мороз и покойники»

Ленинград 23 декабря 1941 г. Мороз под тридцать градусов, уже давно выпал снег, который никто не убирает, и все ходят по протоптанным тропинкам. Как всегда утром, я иду в соседний дом № 11 в булочную за хлебом (мне 12 лет), выдают по карточкам по 125 граммов и мне и маме. Хлеб тяжелый и вязкий, муки не больше 50%, остальное — бумага и какие-то добавки.


Невский проспект

В полутемной булочной (электричества давно нет) стоят всего 5–6 женщин, молчаливые и растерянные, такое же выражение лица и у продавщицы. Я подхожу к прилавку. «Девочка, сегодня хлеба выдавать не будем, на хлебозаводе нет воды и электричества», — говорит она мне. Я выхожу на улицу. «С чем же мы будем пить кипяток, который уже готовит на «буржуйке» мама, и никаких продуктов у нас уже давно нет». Конец месяца, наши карточки уже отоварены, остался только один талон на 200 граммов крупы. Беру дома карточку и иду в дом № 6 на другой стороне улицы (мы жили на Смольном проспекте), покупаю ячневую крупу, так как другой нет и, крепко прижимая к груди маленький пакетик, иду домой. Светло. Уже повезли на санках покойников, завернутых в простыни и привязанных к санкам веревками, они плоские и прямые, как доски. Их везут через Неву, которая совсем рядом, по Охтинскому мосту на Пискаревское кладбище. Никто не плачет и не разговаривает.
24 декабря — опять хлеб не выдают. По-прежнему мороз и покойники.



25 декабря — хлеба нет. Мы с мамой почти целый день лежим в кровати и слушаем радио. Передают прекрасную симфоническую музыку и стихи. Утром на нашем проспекте — сплошной поток покойников. Проехали две грузовые трехтонки с высокими бортами, доверху наполненные мертвыми замерзшими подростками-ремесленниками в своих черных шинелях и в шапках с торчащими во все стороны руками и ногами. Бегу домой, так как смотреть на это уже нет сил.
26 декабря — выдали хлеб. Ничего до этого вкуснее я еще не ела.
31 декабря пришел домой на Новый год мой опухший, почерневший папа, еле-еле передвигая ногами. Он служил в ПВО судостроительного завода «Северная Верфь» и сказал, что 26 декабря в городе умерло от голода 126 тысяч человек. Позднее эта цифра встречалась мне в официальных и печаных изданиях.

Колесникова И.П. член ОО «Блокадник» СВАО г. Москвы


«Как я осталась живой!»

Когда началась война, мне было восемь лет. Родители были в длительной командировке, папа был военным. Я осталась с бабушкой и дедушкой. Жили мы на Васильевском острове, в Гавани.
8 сентября 1941 г. немцы замкнули кольцо блокады по суше. Снабжение стало возможным только по воздуху или через Ладожское озеро. Многократно начали снижать нормы выдачи продуктов, а выдача хлеба сократилась до 125 граммов. Это был блокадный хлеб — черный, тяжелый, с суррогатами. Начались морозы. Холодно и голодно.



Дедушка был очень высокий, крупный. Все время говорил: «Таня, я есть хочу, свари мне фикус». Этот цветок рос в изголовье его кровати и был очень высоким. Бабушка долго отказывалась, а потом все-таки сварила. Он съел и говорит: «Вот теперь я усну». На следующий день дедушка умер. Мы с бабушкой на саночках отвезли его к месту, где складывали всех мертвых. Бабушка все говорила: «Держи его ноги, они почему-то сваливаются», а я боялась.
Мы с бабушкой остались вдвоем. Морозы крепчали. Стекла вылетели во время бомбежки и обстрелов. Окна забили фанерой, завесили одеялом. Топлива не было, темно, одна коптилка. Мы вместе ходили за водой, хлебом. Бабушка боялась оставлять меня одну. Идти было трудно, повсюду слежавшийся снег, сугробы.



Бабушка стала слабеть, часто отдыхала. Спали одетыми вместе в одной кровати, она прижимала меня к себе, чтобы было теплее. Ночью во время бомбежек вставали и шли в бомбоубежище.
В одну из ночей она меня не будила, чтобы встать, а я радовалась, что можно поспать. К утру, когда повернулась к ней, она как-то резко от меня отстранилась. Я стала ее тормошить — не просыпалась и была холодной. Бабушка была мертвой. Было очень страшно. В комнате холод, мрак, грязь. Я кое-как перебралась через нее, свалилась с кровати и спряталась в шкафу, который стоял в коридоре. Я пролежала там трое суток, пока меня не подобрали отряды МПВО и перевезли в квартиру, где были подобраны дети, такие же, как я. Я долго болела — не могла оправиться от дистрофии. Потом туберкулез, глухота. Но я все-таки выжила, хотя и сейчас еще страдаю от последствий голода. Почти все мы стали инвалидами.

Миндель И., член ОО «Блокадник» СВАО г. Москвы


«Этого нельзя забыть никогда»

Я, Родина (Становова) Зинаида Александровна, прожила все 900 дней и ночей блокады в пригороде Ленинграда, на ст. Борисова Грива, в 7 км от Ладожского озера, через которое проходила «Дорога жизни».
Тяжелейшие испытания, которые обрушились на жителей Ленинграда, были так же неожиданны, как и появление противника у его стен. Вначале это были артиллерийские обстрелы и воздушные бомбардировки, которым по своей силе и продолжительности не подвергался ни один город в годы Второй мировой войны. Потом пришли голод, холод и массовая смертность.


Жители пригорода Ленинграда спасают имущество от пожаров

Прошло 65 лет с начала Ленинградской блокады, но в памяти сохранилось все то, что нельзя забыть никогда. Я расскажу о двух случаях из моей блокадной жизни.
Я, семилетняя девочка, вместе со своей бабушкой Натальей Михайловной в середине сентября 1941 г. пошла за клюквой на Ладожское болото. Собирая ягоды, мы вдруг услышали дикий звук летевших немецких самолетов, которые, отбомбив Ладожскую переправу, возвращались обратно. Но один самолет спустился так низко, что я запомнила его на всю жизнь — лицо фашиста, его очки, ухмылку и как, нажимая на гашетку, он начал поливать нас смертельным огнем и так до тех пор, пока мы не добрались до опушки леса. На болоте укрыться негде и мы ложились на кочки, а когда фашист делал новый заход, мы бежали, а потом опять в кочки. Вокруг свистели пути. Вспоминая сейчас об этом, с содроганием думаю, каким же надо быть чудовищем-человеком, чтобы гоняться по болоту за ребенком и старым человеком. Добрались с трудом до леса, отдохнули и пошли домой со словами бабушки: «Зинушка, больше никуда не пойдем».


Раненые дети в палате Ленинградского государственного педиатрического института

Был уже 1942 г. Открыли школы, собрали детей, которые были еще живы, но голод делал свое подлое дело. Я слегла, уже не вставала, полная дистрофия. А рядом стояла воинская часть, и бойцы меня часто видели и даже сухариком угощали, я ходила мимо этой части в школу. И когда бойцы узнали от моей мамы, что я умираю, они взводом отказались от суточного пайка и принесли его мне (их было трое матросов и одна девушка). Вот благодаря таким поступкам в то суровое (голодное, холодное) время спасались ленинградцы. Спасибо тем людям, низкий поклон и вечная память о них и их подвигах. В такую жестокую годину дать человеку сухарик, «дуранду» или что-то еще — это героизм души и тела.
А почему мы не эвакуировались? Нас, троих детей, много раз пытались отправить через «Дорогу жизни», но моя мама не могла выехать с нами, так как она была военнообязанная (она работала на железной дороге Ленинград–Ладожское Озеров, и нас, детей, должны были эвакуировать одних, да еще разделить на разные возрастные группы, чему моя мама возражала. За нами несколько раз приезжала машина, грузила наши узелки (наши вещи были связаны на непредвиденный случай), а мы разбегались по указанию мамы, и машина уходила.


жители блокадного Ленинграда разбирают на дрова крышу здания

Все это сложно описать словами — шла жестокая война, немцы взяли Шлиссельбург и комендант ст. Борисова Грива вызвал мою маму и пригрозил ей трибуналом, так как немец находился в 7–10 км от нас.
Но кому-то надо было, чтобы мы выжили и рассказывали детям в школах, на уроках мужества о жестокой блокаде Ленинграда.

Родина З.А. член ОО «Блокадник» СВАО г. Москвы

[atlet5]

Девочка из непокоренного города.

Я, маленькая девочка-дошкольница, прожила в осажденном Ленинграде все 900 блокадных дней. Когда началась война, мне было три года. С мамой и отчимом мы жили в старинном доме на Театральной площади, в огромной многонаселенной и дружной коммунальной квартире. Почти все соседи успели эвакуироваться. Моего отчима, токаря высшего разряда, в эвакуацию не отпустили – он работал на Адмиралтейском заводе, делал снаряды для фронта. Погиб в 1943 году, когда бомба попала в заводской корпус. Мама служила в речном пароходстве, в отделе кадров. Но за конторским столом работала два-три дня в неделю, а в остальное время служащих посылали на торфоразработки и лесозаготовки. Кроме нашей семьи, в квартире жили Ясюкевичи – подружка-ровесница Валя с мамой. Отец воевал на фронте. Была еще одна соседка, умершая еще в начале блокады.



Санитарки выносят раненного после артобстела возле дома 64 по Литейному проспекту 1943 год Ленинград.
На вывеске дома напротив хорошо читается "Гостехиздат - Техническая книга"...если кто попытается возразить, что этот магазин находится не на Литейном а на Пушкинской улице то вот историческая справка -
«Техническая книга», специализированный книжный магазин № 5. Открыт в 1927 как магазин издательства «Гостехиздат» на Литейном проспекте, 64. В период блокады продолжал работать. В 1976 переведён в новое помещение (Пушкинская улица, 2). В ассортименте книги более чем 50 издательств страны (опорный пункт издательств «Машиностроение», «Легбытпромиздат» и «Мир»). Товарооборот свыше 1 млн. руб. (1990). Комплектует свыше 100 библиотек Ленинграда.


Это счастье, что мы были маленькие и не вмещали в себя всей трагедии происходившего вокруг нас. Что может запомнить трех-пятилетний ребенок? Многое, но очень отрывочно, как отдельные эпизодические картины, выхваченные прожектором из темноты. Нам, блокадным детям, запомнилось, что не было в городе паники. Было тихое отчаяние, но от него спасало ленинградское радио. Приникали к черной тарелке репродуктора, слушали голос Левитана и, если сводка Совинформбюро была хорошей, радовались, прыгали, кричали «ура!». Стихи Ольги Берггольц воспринимали не как поэзию, а как продолжение фронтовой сводки. Запомнились, конечно, и ленинградский метроном, и сирена воздушной тревоги. От бомбежек прятались в подвале дома, превращенном в бомбоубежище.



дети у бомбоубежища

Прежде там хранились дрова, которые мы с Валей сами кое-как таскали на третий этаж. В подвале обитали полчища огромных, с собаку величиной, крыс. Твари эти не боялись ни взрослых, ни, тем более, детей. Мы их побаивались, но свое дело исполняли – обеспечивали квартиру дровами. Плохо, что дрова быстро закончились: даже голод не был так мучителен, как холод. Жгли в печах роскошный петербургский паркет, жгли мебель, книги. Ходили из квартиры в квартиру, добывая топливо. Возили на санках воду из канала Грибоедова. Отоваривали карточки в булочной-кондитерской, которая, по имени прежнего хозяина, называлась «У Крина» и была украшена фигурками ангелов. Летом собирали клевер и другие съедобные травы в городских скверах. Из клевера потом варили суп на керосинках.



После того, как была написана «Блокадная книга» Алеся Адамовича и Даниила Гранина, трудно что-нибудь добавить, и все-таки детство у нас было! Катались на санках с ледяной горки. Ходили – подумать только! – в театр и в кино. Рядом с домом располагался Кировский (Мариинский) театр. И в военные годы, и после войны по квартирам разносили бесплатные билеты – только ходите! Работала консерватория. Из консерваторского буфета приносили домой чуть закрашенный – главное горячий! – эрзац-чай. В осажденном городе давал спектакли театр Музкомедии, шли концерты в филармонии. Все бесплатно – деньги потеряли всякое значение. Мы с Валей стали «заядлыми театралками». Даже не столько к искусству тянулись, сколько к относительному теплу и многолюдью. Мы и в кино бегали – всю блокаду работал кинозал Дворца культуры имени 1-й пятилетки на улице Декабристов.
Однажды моя мама обменяла на «барахолке» свое бриллиантовое колечко на буханку черного хлеба и 50 граммов соевых конфет «Кавказские». И у нас был настоящий праздник с «тортом» – тоненький ломтик хлеба и кусочек конфеты сверху.



Барахолка у Кузнечного рынка во время Блокады

Кстати, о конфетах. После войны в Ленинграде было много пленных немцев. Что-то они строили, что-то ремонтировали. Ходили, расконвоированные, по городу, пытались продать или выменять свои рисунки. И пережившие блокаду дети их жалели, совали в руки, отрывая от себя, карамельку или печеньице. Великодушные маленькие победители, с детства усвоившие, что «лежачего не бьют»…
Степанова З.Г. член ОО «Блокадник» СВАО г. Москвы


Я горда, что Ленинградка.

Вот уже 62 года прошло, как была прорвана блокада Ленинграда, а вспоминать об этом до сих пор тяжело. Меня война застала в неполные 5 лет, но мы тогда стали взрослеть очень быстро. Отец ушел добровольцем в первые дни войны. Двадцатишестилетняя мама осталась с двумя детьми, моей сестре было 2,5 года. Бабушка вскоре умерла. Мама ходила на работу. Она работала на военном заводе. Я оставалась за старшую.
Надо представить состояние мамы, которая, уходя на работу, наставляла меня: дверь никому не открывать, к окну не подходить, так как жили мы на первом этаже, а над нами жила женщина, которая заморозила в сарае свою умершую мать и по частям ее ела (и такое было). Сестра плакала от голода, вытаскивала из тряпок нитки и ела их. Когда начинало смеркаться, мама возвращалась с работы, и мы, несмотря на запрет, у окна ждали ее. Мама приносила крошечные кусочки подобия хлеба, но их надо было разделить на вечер и следующий день. Мама часто отдавала свою пайку хлеба нам, а сама кипятила воду, добавляя в нее соль и перец, и пила эту жидкость, чтобы заглушить голод.



семья Никиных делит блокадный дневной паёк

Весной сорок второго года, когда сошел снег, мы ходили на поля, где была посажена в прошлом году картошка, а убрать ее не успели из-за войны. Из этой мороженой и плохо пахнущей картошки мама делала лепешки, которые тогда казались вкусными.
Люди были истощены к весне, но основная масса ленинградцев человеческих качеств не растеряла. Помню, был такой случай в первую весну осады города. Недалеко от нашего дома (а мы жили на окраине города, которая уже простреливалась немцами) стояла воинская часть. Когда я вышла на крыльцо своего дома, чтобы погреться на солнышке, молодой боец окликнул меня и спросил: «Девочка, нужны ли тебе кости из супа, который варился для солдат?». Я побежала к маме, выскочила с тарелкой. Солдат дал мне несколько совсем голых костей. Но это был клад, так как из них мама еще раз сварила бульон и мы с удовольствием его пили.
В общем, порядочных, горячо любящих свой город людей было значительно больше и все старались помочь друг другу.



Когда появилась возможность эвакуировать женщин с детьми через Ладожское озеро, несмотря на бомбежки немцев, так как кормить людей было нечем, ленинградцы с большим трудом покидали свой любимый город. Но приказ есть приказ. Во время эвакуации погибло много детей и женщин, так как немец бомбил и топил баржи с беззащитными людьми, но эвакуация продолжалась. Нам повезло: наша баржа благополучно добралась до противоположного берега Ладоги, а сколько было потоплено барж в тот день. На воде плавали детские панамочки и вещи. До сих пор тело содрогается от воспоминаний, от крика и плача детей, которые ушли под воду.
Трепцов В.Е. член ОО «Блокадник» СВАО г. Москвы

[Анастасия]

У моей мамы воспоминание о блокадном детстве яркое одно - как они бежали через двор в бомбоубежище под вой сирен и как ей было страшно от этого. Как и многие, кто этот кошмар пережил, не любит ни вспоминать особо, ни рассказывать об этом времени. Никогда не смотрит фильмы про блокаду. Такое впечатление, что у таких людей сама война и блокада разделились на 2 разных события. Вот о 9 мая 45-го воспоминания хорошие.

Вывезли их с мамой её в 43-м по льду и то родственник помог. К этому времени лежали они уже, даже встать не могли и умирали от голода.

[atlet5]

На передовую - на трамвае.

Солнечное, ясное утро. Но какое-то напряжение. Взрослые серьезные и угрюмые. Мама сказала: «Война!». Отец ушел на фронт на оборону Ленинграда. Взрослые стали рыть укрытие на спортплощадке – бомбоубежище.
Как-то вечером зашла женщина, передала записку отца. Она рыла окопы рядом с его частью. Рано утром я с ней отправился с Выборгской на передовую. Проехали фарфоровый завод им. Ломоносова и еще несколько остановок. Пешком еще пять километров. Под железнодорожными путями – КПП. Нас, к моему удивлению и волнению, пропустили. Народ шел рыть окопы и делать укрепления. У землянки меня обнял отец. Он волновался, что с рассветом начнется обстрел.
Медсестра из нашего района попросила отнести письмо. Когда стемнело, отец проводил до шоссейки и объяснил: как только немцы станут обстреливать проезжающие машины, быстро плашмя в кювет. Дома меня ждали. Гостинцы от отца, сухарики, мы несколько дней крошили в горячую воду. И у нас несколько дней был суп – обед, завтрак и ужин. Понес письмо по адресу, который мне дала медсестра. И вижу: дома нет – руины. Одинокая стена с дырами и пробоинами от снарядов. Под луной ветер колышет опаленные занавески и раскачивает на проводах абажур.



Невский проспект д.68

К бомбежкам, обстрелам привыкли и в укрытия перестали спускаться, а к голоду привыкнуть не смогли! Сто двадцать пять граммов хлеба каждому мама делила на обед, завтрак и ужин. Это давало возможность жить во времени. Она мудро поступала и всячески отвлекала нас от тупого и нудного чувства голода. Просила меня читать вслух, рассказывала нам русские народные сказки. Трехгодовалый брат бдительно следил за часовой стрелкой и в двенадцать кричал: «Обед!». Утром я шел на заготовку дров. Длинные деревяшки пилили с мамой двуручной пилой. Пилила дрова, конечно, она, а мне хватало сил держать пилу ровно.
Однажды из соседнего дома зашла мама одноклассника Вали Иванова, с которым мы сидели за одной партой, и горестно сказала: «Пойдем, попрощаешься с Валечкой». Он лежал в удивительно маленьком гробике, белый-белый, то ли от мороза, то ли от холодного света окна.



прощание со сверстником

Горестная весточка пришла от родственников. Погибли двоюродные брат и сестра. Они жили на первом этаже, бомба взорвалась перед окном. Они сидели и делали уроки.
В декабре вдруг заработало радио, как часы отбивал метроном. Пошли сообщения «От советского Информбюро»: «Под Москвой наши войска разгромили фашистов и погнали на Запад». Радость, восторг, появилась надежда.
Но Ленинград был еще в кольце. Пятый раз я поехал по заснеженному городу на трамвае. Несколько раз объявляли тревогу. Отбой – и все возвращаются в пустой, холодный вагон. Притупилось чувство страха. Жутко воют сирены. Вдалеке разрывы, огрызаются зенитки. Добрался до КПП. Никто не охраняет. В землянке никого нет. Раздаются команды, войска уходят. Со слезами на глазах спросил у красноармейца: «Где солдаты из этой землянки?» В ответ: «Немцев оттеснили и войска ушли вперед». Понуро побрел назад. Как ехал – не помню, было грустно и печально, что не застал отца. Неожиданно встретил его около дома. Отец возвращался на новое место. Ему дали отпуск на четыре часа. Слава Богу, он жив и направляется на другой рубеж обороны. Это была последняя встреча – прощальная. В феврале отец погиб. Потянулись нудные, зимние, темные дни ожидания и надежды на прорыв блокады. Вспоминалась довоенная жизнь: солнечные, безмятежные дни. Окончил второй класс успешно. В мае записался в художественную студию при Дворце пионеров на Невском, у Аничкова моста. В сентябре решил сходить на занятия. Грустная дежурная сказала: «Мальчик, рисовать приходи после войны». Мы были уверены, что все это скоро кончится. «И на вражьей земле мы врага разобьем…».



семья Опаховых на прогулке

Обстрелы и бомбежки то тут, то там продолжались. Радостная весть – по карточкам увеличили норму выдачи хлеба. Оттаивать стали сугробы и тропинки. Без удивления обнаружил в снегу руку и лицо замерзшего человека. Май, белые ночи, светло. На грузовик укладывали закоченевшие тела жителей города. С завода соседи привели маму. С ней случился обморок, и она, отдохнув один день, принялась готовиться к эвакуации. На заводе составили списки многодетных семей. В июне нас привезли к Ладоге – «Дороге жизни».
Плывем на маленьком буксирчике. Тихо шумит мотор. Напряженно ждем бомбежек и налета. К счастью, добрались до другого берега. Нас встречают врачи и медсестры. Помогают ослабевшим. Под открытым небом – столовая. Кормят манной кашей, выдают продукты. В редком березовом лесочке стоит пыхтящий паровозик с товарными вагонами. Суета и возбуждение – идет погрузка. Так мы отправились в эвакуацию.
Трепцов В.Е. член ОО "Блокадник" СВАО г.Москва


Не дай Бог кому такое пережить.

Когда началась война, мне было восемь лет. Отец и мать работали на оружейном заводе «Арсенал». С первых дней войны завод перевели на казарменное положение. Правда, мать раз в две недели отпускали на несколько часов домой, а мужчины не имели права покидать территорию завода. Так что остались мы с бабушкой вдвоем. Помню, как мы с бабушкой возвращались из Народного дома. Добирались с Петроградской стороны почти сутки до своего Кондратьевского проспекта. Наш трамвай постоянно останавливался из-за воздушных налетов, а мы бежали в бомбоубежище. Я насчитал за дорогу 23 налета.



пр.Нахимсона разрушенный после авианалёта трамвай

Спали мы с бабушкой вместе, чтобы теплее было. А 23 февраля, как раз в День Красной Армии, она умерла. Глянул я на нее, мертвую, а по ее лицу вши полчищами ползают. Я прямо с простыней стащил ее с кровати и отволок к окну. Просыпаюсь ночью, коптилка горит, слышу писк, посмотрел в сторону окна, а там в свете коптилки тени мечутся – крысы едят ее тело. Жутко стало. Забился я в угол под одеяло и до утра уснуть не мог. Поутру решил ее хоронить. Жили мы на пятом этаже, но спустить труп вниз не составляло особого труда, так как все ступени обледенели (люди воду носили и проливали). Внизу положил ее на саночки и повез на Богословское кладбище, что рядом с Пискаревским. Когда мать на побывку пришла, бабушки уже не было
С наступлением весны жить стало легче. Солнышко пригрело, начала прорастать зелень. Рвали лебеду, крапиву – суп из них варили. И еще за землей ходили. На Бадаевских складах она после пожара сладковатая была от сахара. А в районе Сосновки, где на станции из-за диверсии был взорван состав с крахмалом, земля была крахмалом пропитана. Кисель варили из этой земли.



Школьники в Ленинграде целый год не учились, занятия возобновились в 1942 году. Из-за постоянных бомбежек уроки проходили в подвалах-бомбоубежищах. А в 1943 году у завода имени Сталина пришвартовался минный заградитель – военный корабль. Матросы высыпали на пирс и под баян плясали «яблочко». Вымерший город, дым пожаров, а они танцуют, да так отрешенно... Из ада вырвались, с Балтики мало кто возвращался.
В 1944 году на первомайские праздники был салют. А мы с пацанами решили свой салют устроить. Натаскали на крышу штук 400 ракет и в девять часов вечера рванули. Но участковый с дворником нас всех четверых поймали, мою мать с работы вызвали, и она мне такую «ижицу» прописала, что неделю потом сидеть не мог.
Когда я хожу по городу, нет-нет да и всплывают в памяти те времена: пожарища, холод, голод, бомбы (я за блокаду 12 фугасок скинул с крыш). Вспоминаю, что вот у этого дома долгими ночами стоял за пайкой хлеба, а теми улицами ходил к Неве за водой примерно за три километра, где-то в этих дворах собирал дрова – куски заборов, обломки мебели.
Страшные это воспоминания, не дай Бог кому пережить такое.
Александр Сергеевич Трофимов

[atlet5]

Ленинград.
8 сентября 1941 года — начало блокады.

Блокада Ленинграда немецкими, финскими и испанскими (Голубая дивизия) войсками во время Великой Отечественной войны началась 8 сентября 1941 и длилась по 27 января 1944 (блокадное кольцо было прорвано 18 января 1943 года) — 872 дня.

Захват Ленинграда был составной частью разработанного нацистской Германией плана войны против СССР — плана «Барбаросса». В нём предусматривалось, что Советский Союз должен быть полностью разгромлен в течение 3−4 месяцев лета и осени 1941 года, то есть в ходе молниеносной войны («блицкрига»). К ноябрю 1941 года фашисты планировали захватить всю европейскую часть СССР. Согласно плану «Ост» («Восток») предполагалось в течение нескольких лет истребить значительную часть населения Советского Союза, в первую очередь русских, украинцев и белорусов, а также всех евреев и цыган — всего не менее 30 миллионов человек. Ни один из народов, населявших СССР, не должен был иметь право на свою государственность или даже автономию.
Вся Европа должна была подчиняться Германии - в общем-то именно то что и происходит и сегодня.



На Невском проспекте во время блокады 1941



Невский проспект



9 июля 1941 Колонна бойцов народного ополчения направляется на фронт



Девушки читают листовки на стене дома 1941

[atlet5]

Германские войска предприняли мощное наступление и 30 августа 1941 г. город оказался в тисках.
8 сентября немцы перекрыли железную дорогу Москва-Ленинград, взяли Шлиссельбург и окружили Ленинград с суши. Начались кровопролитные бои на «Пулковских высотах» и южных окраинах города.
9 сентября в Ленинград прибыл Г.К. Жуков. Отстранив от командования Ворошилова, он отменил все приготовления к сдаче города.
Было приказано защищать Ленинград до последнего человека.


Во время блокады противотанковые ежи, надолбы и баррикады перекрывали все въезды в город, 1941 год



Баррикада проспект Стачек



Жители блокадного Ленинграда на строительстве оборонительных сооружений в центре города



Строительство баррикады у Кировского завода



Жители Ленинграда строят уличную баррикаду в Автово



01 сентября 1941 Возведение оборонительных укреплений



Проспект Стачек





Оборонительные сооружения строились не только на окраинах, но и в самом центре города.
Сейчас такое трудно представить...вот этот ДОТ стоит правктически на площади Восстания




Тот же ДОТ но с другого ракурса



строительство баррикады на улице Правды




ДЗОТ на стрелке Васильевского острова в блокадном Ленинграде

[atlet5]

......................

ЛЕНИНГРАДСКОЕ НАРОДНОЕ ОПОЛЧЕНИЕ



В героической эпопее Ленинграда Народное ополчение сыграло исключительно важную роль. В первые дни Великой Отечественной тысячи ленинградцев разных возрастов и профессий, по различным причинам не подлежащие мобилизации, заявили о своем желании идти на фронт добровольно. В Народное ополчение вступали и люди, широко известные всей стране: народный артист Н.К. Черкасов, академик В.Л. Поздюнин, заслуженная учительница М.В. Кропачёва, композитор Д.Д. Шостакович, профессор университета, астроном К.Ф. Огородников и многие другие.



С каждым днём становилось яснее, что этому стихийно возникшему патриотическому почину ленинградцев необходимо придать организованный характер. 27 июня 1941 года, на шестой день войны, на совещании по вопросам обороны города в горкоме было решено сформировать из добровольцев резервную армию. 28 июня во всех районах города были созданы и приступили к работе комиссии по отбору добровольцев. 29 июня началась запись добровольцев. Этот день и стал днем рождения Ленинградского Народного ополчения. Руководящие органы армии разместились в Мариинском дворце. Об этом напоминает мемориальная доска, установленная на правом крыле здания.


народное ополчение Кировского завода

До середины сентября 1941 года всего было сформировано и отправлено на фронт 10 дивизий Народного ополчения (около 100 тысяч бойцов), 16 отдельных пулеметно-артиллерийских батальонов (около 17 тысяч человек), 7 истребительных партизанских полков (6600 бойцов), несколько маршевых батальонов (12 тысяч человек). Кроме того, из добровольцев формировались истребительные батальоны и партизанские отряды.


Посадка в автобус сборного партизанского
отряда перед отправкой в тыл врага 11октября 1941 года ул. Декабристов



Пулеметчик 3 Ленинградской партизанской бригады Алексей Гринчук у пулемета ДП-27


Всего же Ленинград дал фронту за первые месяцы войны более 200 тысяч только бойцов-ополченцев, и это не считая основной призыв в регулярную армию!. Ополченские формирования составляли около трети всех стрелковых соединений, принимавших участие в битве за Ленинград в сентябре.



Новые пополнения солдат отправляются на фронт.
У последнего в строю – это катушка с телефонным кабелем, а через одного вперёд полевой телефонный аппарат вот такого типа -



С первых дней боев части народного ополчения отличились высоким моральным духом, проявили стойкость и массовый героизм. Им не хватало военных навыков, боевого опыта, но они быстро приобрели их в боях. К концу сентября 1941 года ополченские дивизии получили уже достаточно солидный боевой опыт и, по сути, мало чем отличались от кадровых стрелковых соединений. 23 сентября дивизии народного ополчения получили общевойсковые наименования и номера.



Выдача ополченцам неуставных канадских винтовок Росса Rifle Ross Mark3 образца 1910 года – в бой шло всё что было в арсеналах.

Создание этих структур было импровизацией военного времени. Так например в определяющем структуру ВС военного времени СССР МП-41 (мобилизационном плане) не было никаких упоминаний о подобных структурах.
Причин создания ополчений было несколько, но главная - разумеется - нехватка человеческих ресурсов. При этом надо отметить важный фактор, который почему то считается несущественным - в странах принимающих участие в войне действовали законы, ограничивающие возможности государства по призыву людей на военную службу. Главным критерием был разумеется возраст, так в СССР в годы войны могли призываться на военную службу граждане не младше 18 и не старше 50 лет.



рабочие отряды фрунзенского района

Кроме этого во всех странах значительная часть населения призывного возраста имела так называемую бронь - официальный документ освобождающий от призыва на военную службу. Данный документ как правило предоставлялся высококлассным специалистам в стратегически важных для обороны отраслях промышленности и хозяйства. Бронь также распространялась на некоторых представителей науки, культуры, искусства и спорта. В Москве например бронь имело до 45% населения призывного возраста. Для сравнения в городах Западной Сибири их количество не превышало 28%, а в сельской местности – 5%. Отдельно стоит отметить то, что в условиях "технической" войны пользы от грамотного, технически подкованного и пролетарски воспитанного рабочего как правило было больше чем от крестьянина или колхозника.

[atlet5]

.......................................

Даниил Гранин об отличиях жителей Москвы и Петербурга:

Никогда не мог понять, за что Москва заслужила звание — Город-герой. Всем известно, что 16 октября 1941 года, когда немцы вплотную подошли к городу, заняли Можайск, в Москве началась паника. Первыми бежало начальство, большое и малое. Из райсоветов, из горсовета, а потом и из Кремля. Шли потоки машин. Легковые, полуторки, груженные домашними вещами, коврами и людьми.

Дети, родные двигались потоками из города. Покидали заводы, фабрики. Прежде всего покидало начальство, те, у кого были машины. Повсюду жгли архивы. Списки, документы в райкомах. Архивы судебные, военные. По всему городу в воздухе летала копоть. Куда подевалось правительство? Где находится Сталин? Никто толком не знал. Начались грабежи магазинов. Куда-то подевалась милиция.

Я сравниваю Москву с Ленинградом в тот же самый сорок первый год, в те же самые месяцы. У ленинградцев ещё оставалось какое-то время, недели две, когда они тоже могли бежать. Можно ещё было покинуть город. Через Пушкин, через Александровку, по шоссе в направлении к Бологому, да мало ли — ещё пути были свободны. Не покидали. Теперь считается, что зря не покидали. Не было ни эвакуации, ни бегства. Наоборот, считалось, что остаёмся, будем защищаться, что город нельзя оставить немцам. Это была пусть плакатная психология, пусть неразумная, стратегически не оправданная, но героическая — это несомненно.


Даниил Гранин. "Человек не отсюда".
СПб: Лениздат, 2014. С 244-245.


Ленинградцы



На общегородском собрании управхозов 18 марта 1942 Александринка



Невский 58



улица Марата уборка снега



1941 Постовой милиционер в блокадном Ленинграде

[atlet5]

Воспоминания блокадников...

"В июне 1941 года, окончив 8 классов школы (я начала учиться с 7 лет), я с нетерпением ждала 27-го числа, когда мне должно было исполниться 15 лет. Мне была куплена первая путевка в пионерский лагерь, и, кроме того, папа сказал, что меня ожидает хороший подарок. Подарком оказался золотой кулончик, на котором было выгравировано: «Дорогой доченьке от папы. Храни тебя Бог». Как этот кулончик мне впоследствии пригодился! Старшему брату был куплен первый велосипед в связи с окончанием 10-го класса.
Но 22 июня, в воскресенье, в 12 часов дня, все услышали по радио что началась война. Мы, младшие дети, не очень представляли себе, что это сообщение значило и что оно перевернет всю нашу последующую жизнь. Через неделю после выпускного вечера в школе старший брат Исаак обратился в военкомат с просьбой мобилизовать его. Ему было отказано, так как 1923 год еще не призывали. Но 30 июня он пошел снова, и на этот раз его даже не отпустили домой попрощаться. Родители побежали к нему, плакали, будто чувствовали, что больше не придется им встретиться.


Красноармейцы на Круглом дворе Академии художеств

В июле или августе началась эвакуация школьников. Вениамин был эвакуирован в Кострому с музыкальной школой-десятилеткой при Ленинградской консерватории, учеником которой он был. Но через две недели мама настояла, чтобы папа поехал и привез брата обратно: «Как там ребенок будет один? Если что-то случится, то мы должны быть вместе». Это была роковая ошибка. Не брата нужно было привезти обратно в Ленинград, а всем нам поехать к нему. Может быть, не случилось бы то, что случилось….


Но родители, как и многие тогда, не могли решиться, боялись бросить комнату, привычную жизнь и уехать в неизвестность. Все думали и говорили, что война быстро закончится и все будет по-старому. Но по-старому больше никогда не было. Папа много работал, иногда ему платили картошкой и луком, и мы еще не голодали.


Но в сентябре все изменилось. Немцы приблизились к Ленинграду. Начались регулярные бомбежки, артобстрелы и пожары. Почти каждый вечер около 6 часов по радио раздавалась сирена, возвещающая о воздушной тревоге. Это значило, что надо всем идти в бомбоубежище. Введенные нормы — карточки на хлеб и другие продукты — снижались. К декабрю 1941 года на нашу семью из 4 человек полагалось 725 граммов хлеба — 350 граммов папе и нам, иждивенцам, по 125 граммов каждому. Из чего был этот хлеб, я сейчас сказать не могу — какая-то тяжелая, влажная масса.


07 02 1942 Жители города берут воду из водопроводного люка на Звенигородской улице

Папа еще ходил на рынок, где удавалось выменять приличную одежду или посуду на отруби, дуранду (выжимки из сои и разных семян) или картофельные очистки. Мама из этих «продуктов» варила суп. В мои обязанности входило принести из магазина хлеб. В 3–4 часа ночи я уходила в булочную. Нужно было занять очередь в магазин, который открывался в 9 часов, если хлеб привезут. Бывало, что и не привозили, или привозили недостаточно. Было страшно идти одной, так как изголодавшиеся люди часто выхватывали хлеб из рук. Мне повезло, со мной это ни разу не случилось.


Горожане у магазина 15 в очереди за продуктами в блокадном Ленинграде

Родители слабели с каждым днем и вскоре заболели. Папа не мог больше работать, все чаще оставался дома и не вставал с кровати. Ноги его отекли от голода и цинги, он не мог снять валенки и в них спал. Мама, узнав, что семьи ее брата и сестры были уничтожены в гетто в ее городе Велиже (Белоруссия), совсем слегла и больше не вставала.
Зима 1941/42 годов была очень морозной и снежной. Не было электричества, вода в кранах замерзла. Я ходила на Неву, где из проруби доставали воду кастрюлями, чашками, бидонами. Пока я везла два ведра воды на саночках по дороге, по наледям и сугробам, воды оставалось меньше половины. Я кипятила воду в чайнике на «буржуйке» (маленькая печка из жести) и пыталась как-то согреть родителей и брата."